Глава 3. Что не является корпоративной культурой

Глава 3. Что не является корпоративной культурой

Просмотров: 1 491

Когда специалисты по организационной психологии (и менеджеры, попавшие под их влияние) говорят о корпоративной культуре, обычно они рассматривают ее с точки зрения «мягких» аспектов — психологических, антропологических и других не менее сложных и глубоких    концепций    академической    философии.    Они    говорят,    например,    что «организационная  культура  –  это  ряд  общих  убеждений».  Или  рассматривают корпоративную культуру как собрание «историй, ритуалов и символов», «сеть общих значений и смыслов», «традиций» и так далее.

Критикуя подход «мягких» аспектов, характерный для традиционной организационной психологии, я хочу сделать акцент на том, что же такое корпоративная культура на самом деле, и подчеркнуть, что основная роль здесь отводится бизнес-лидерам, которые должны сконцентрировать свое время и ресурсы на том, чтобы одновременно изменить множество аспектов бизнеса – таким образом, чтобы создать корпоративную культуру, которая является отражением их решений. Однако, это не значит, что профессионал в сфере организационной психологии не может здесь ничем помочь.

Известная теория,  породившая множество ошибочных представлений о корпоративной культуре – это теория культурных измерений Герта Хофстеде. Теория Хофстеде основана на идее о том, что национальная и региональная культура влияет на поведение человека. С этим не поспоришь, не так ли? Очевидно, культура влияет на поведение человека, как и множество других вещей. Проблема в том, что Хофстеде попытался создать на этом основании  целую теорию управления. Он предположил, что  влияния, затрагивающие организационную культуру, можно разделить на пять «культурных измерений», следующим образом:

• Дистанцированность от власти — согласно этой концепции, разные культуры ожидают больших или меньших различий в степени власти между боссами и подчиненными. В некоторых обществах люди склонны ожидать, что у одних сотрудников организации будет больше полномочий, чем у других. Таким образом, в одних странах считается, что в организации должно быть больше социального неравенства, а в других – что в организации должно быть больше равенства.
• Избегание неопределенности. – Это измерение оценивает, как разные культуры справляются с неопределенностью и неуверенностью по поводу будущего. Существует либо рациональный, либо иррациональный подход к этому вопросу. Люди справляются с неопределенностью с помощью технологии, закона и ритуалов. Согласно Хофстеде, в организации существуют ритуалы, помогающие справиться с иррациональными аспектами неуверенности. Среди них: записки и отчеты, некоторые элементы системы бухучета, значительная часть систем планирования и контроля и высокий статус экспертов.

• Индивидуализм\коллективизм. — Это измерение призвано оценивать сравнительную важность личных и общих интересов.
• Маскулинность\феминность – Это измерение Хофстеде делит культуры на преимущественно «мужские» или «женские» с точки зрения культурных ценностей, гендерных ролей и соотношения власти. — Без комментариев.
• Долгосрочная\краткосрочная ориентация. – Измерение долгосрочной ориентации связано с общим стремлением общества к достижению личных целей, тогда как в обществах с краткосрочной ориентацией «в целом, существует сильное стремление к установлению абсолютной истины». Читаем далее: «Его члены нормативны в своих взглядах. Они демонстрируют большое уважение к традициям, относительно не склонны делать сбережения на будущее и ориентированы на достижение быстрых результатов. В обществах с долгосрочной ориентацией люди считают, что истина зависит от ситуации, контекста и времени. Они способны адаптировать традиции к изменению условий, склонны накапливать и вкладывать капитал, бережливы и настойчивы в достижении своих целей».

Проблема не в том, верны ли теории профессора Хофстеде; в любом случае, мы не можем ответить на этот вопрос, потому что это — сфера эстетики. О вкусах не спорят, возможно, кому-то и нравится подобная беллетристика.  Скорее проблема в том,  что в контексте корпоративной культуры эти идеи, по большому счету, бесполезны, если не бессмысленны. Я      сазу      же      поместил      бы      в      категорию      бессмысленного      измерения «маскулинности\феминности» и «долгосрочной\краткосрочной ориентации». Когда же дело доходит до измерения «избегания неопределенности», я не думаю, что это оно адекватно в контексте корпоративной культуры, поскольку избегание неопределенности в компании — больше вопрос принятых в ней методов решения проблем, предписанных решениями руководства. Я могу отметить, что сейчас, когда почти все страны в мире следуют модели рыночной экономики, мы не видим существенных различий в том, как жители разных стран справляются с  неопределенностью.  Во многом,  это обусловлено макроэкономическими, монетарными и финансовыми факторами:  все  эти  факторы связаны с уверенностью/неуверенностью в будущем. Кажется, концепция Хофстеде об избегании неопределенности основана исключительно на его личных культурных предубеждениях и неспособности оценить влияние рыночной экономики. Это становится совершенно очевидным, если рассмотреть эту концепцию подробнее. По сути, избегание неопределенности, согласно Хофстеде, связано с наличием в культуре строгих правил и норм по поводу неопределенности и риска.

Нужно иметь в виду, что его теория первоначально была основана на исследованиях, проведенных до распада Советского Союза и до появления в Китае капиталистической рыночной экономики. Так что на самом деле есть очень простой фактор, которого не заметил Хофстеде: с изменением государственной политической модели и введением рыночной экономики возникают практики бизнеса, позволяющие  справляться с неопределенностью — так сказать, автоматически, в результате самого этого перехода. В конце концов, бизнес в условиях рыночной экономики непосредственно связан с риском (относительно ожидаемого, но не гарантированного вознаграждения). Поэтому избегание неопределенности – не какое-то неизменное качество культуры, а скорее, функция рыночной или плановой экономики. А последняя, по определению, не приветствует размышлений о будущем.

Согласно Хофстеде, страны, жители которых склонны избегать неопределенности, демонстрируют следующие черты: наличие долгой  истории и монолитной, однородной культуры. А страны, где  люди больше склонны к риску, (то есть, предпочитают неопределенность и риск), в понимании Хофстеда, имеют недолгую историю (например, США) отличаются большим этническим и культурным разнообразием в результате иммиграции из разных стран мира, и больше склонны к инновациям и экспериментам. Но если признать роль рыночной экономики, возникает замкнутый круг: рыночная экономика привлекает иммигрантов, а инновации — следствие развития рыночной экономики.

Хофстеде даже ранжирует страны по этому параметру. В этом рейтинге так называемые «протестантские» страны запада получили высокий балл, с точки зрения принятия риска (вероятно, Хофстеде унаследовал это предубеждение у Вебера), а также, что удивительно для подобных исследований, высокий балл получили Китай и страны с китайским влиянием, но это произошло после обновления данных, отражающих недавние успехи Китая. К культурам, не склонным к риску, относятся, например, Россия, страны бывшего Советского Союза, а также католические, буддистские и арабские страны. Хофстеде считает Россию не склонной к риску только потому, что он не знал или не понял того, что происходило в стране после введения рыночной экономики. Любой, кто здесь работает, знает, что русские, к какому бы социальному «классу» они ни относились, чрезвычайно склонны к риску. Когда дело доходит до буддистских и арабских стран, то в них, конечно же, нет настолько развитой конкурентной экономики. То же самое касается стран, которые Хофстед относит к культурам с сильным католическим влиянием.

Я могу понять, что академический  ученый  выдвигает собственную теорию и  пытается доказать, что его «измерения» уместны для оценки разных культур. Но я не могу понять, как он может оценивать по этим искусственным «измерениям» любую страну мира. (В своей книге «Организационная культура», изданной в 2010 году, Хофстеде приводит оценку по своим «измерениям» для 76 стран). Вероятно, он считает себя кем-то вроде господа бога, обладающего уникальной способностью проникать в человеческий разум. Как будто, оценивая ту или иную культуру, он глядит в огромный хрустальный шар. Затем, при помощи гадания, замаскированного под науку, или, скорее, под гороскоп, он объявляет результаты своего «ясновидения» для каждой из стран, ставших его жертвами. Для меня очевидно, что культура не поддается измерению, тем более в масштабах целых стран.

Подход Хофстеде полон противоречий, неясностей, натяжек и спекуляций. Давайте рассмотрим некоторые из них. Но сначала я должен указать, что профессор Хофстеде ошибается даже в основных предположениях об избегании неопределенности. В его теории низкий уровень избегания неопределенности показывает, что страна может спокойно жить  в ситуации неуверенности  в будущем. Такие страны, как Соединенные Штаты, согласно Хофстеде, спокойно переносят неуверенность и неопределенность. Основной вопрос здесь, по его мнению, состоит в том, «как общество справляется с тем фактом, что будущее никогда не может быть известно наверняка: стоит ли пытаться контролировать будущее или лучше просто плыть по течению?» Такие страны как США, считает Хофстеде, принимают неопределенность и не пытаются контролировать будущее. Совершенно очевидно, что это не так. В США, стране с самой долгой историей настоящей рыночной экономики (самой долгой, а не самой короткой, как ошибочно полагает Хофстеде), в первую очередь, были созданы тщательно продуманные методы, позволяющие справляться с неопределенностью и избегать неуверенности в будущем. Для этого предназначены всевозможные инструменты  управления  рисками, анализа, финансового планирования, страхования, хеджирования и так далее. Мы снова видим, что Хофстеде исходит из совершенно неверных предпосылок. Именно в тех странах, которые, по его мнению, отличаются высокой терпимостью к неопределенности, существуют наиболее систематические методы  ее избегания. И, наоборот, в тех странах, которые Хофстеде считает «избегающими неопределенности», относятся к ней гораздо спокойнее. Например, в России. Здравый смысл и дальновидность – не свойства культуры, как считает Хофстеде, а элементы практик бизнеса, существующих в условиях рыночной экономики.

Хофстеде также путает избегание неопределенности с нормативной культурой страны, то есть, с наличием или отсутствием в ней «жесткого кодекса веры и поведения». Такие страны как США, с высокой терпимостью к неопределенности (по мнению  Хофстеде), менее строго относятся к правилам. Однако, любой, кто хоть раз проходил иммиграционный контроль в американском аэропорту, знает, что это не так. В каждом аспекте нормативного поведения (соблюдения правил), США — чрезвычайно жесткая страна, для нее характерна печально известная политика «нулевой толерантности» к нарушению правил. США все глубже и глубже тонут в правилах, в каждом аспекте жизни. То же самое касается других стран-любительниц неопределенности по мнению Хофстеде, например, Швеции и Великобритании.

Запутавшись в этих определениях и концепциях, Хофстеде считает меньше всех склонной к риску, из всех стран мира – кто бы мог подумать — Грецию! Это после того, как лидеры страны и их избиратели десятилетиями не заботились о благоразумии и хеджировании рисков, и в итоге загнали страну в такие долги, что она обанкротилось. Очевидно, что греки, по этим критериям, просто жить не могут без риска и неопределенности!

Исследование Хофстеде полно подобных противоречий. Возможно, из «соседской любви» голландец Хофстеде ставит Бельгию на одно из первых мест по параметру избегания неопределенности. А его родная Голландия получает средний балл. Если учесть, что половина жителей Бельгии – фламандцы — по сути (по крайней мере, в общем сравнении), культурно и лингвистически относятся к той же группе, что и голландцы, этот  вывод кажется довольно странным. Но у Хофстеде есть объяснение этого (найденное, без сомнения, с помощью хрустального шара): «Исторически, Бельгия часто оказывалась под правлением других стран», — говорит Хофстеде, и это объясняет его оценку франкоговорящих бельгийцев, валлонов и фламандцев. Эта теория полна подобных упрощенных и наивных объяснений. А обратившись к всемирной истории, мы увидим, что такие утверждения ни на чем не основаны. Многие ли народы не «оказывалась под правлением других стран», и что это за «другие страны»? Что не менее странно, в ситуации перемен бельгийцы «предпочитают планирование» и «приветствуют некоторый уровень профессионализма». Что, конечно, является американской практикой. В этом Хофстеде также усматривает корень конституционных проблем сегодняшней Бельгии. В Бельгии  происходит  конституционный  кризис,  потому  что  ее  жители  имеют  странную привычку избегать неопределенности с помощью планирования и экспертных оценок, считает Хофстед. Из-за особой склонности бельгийцев к планированию и экспертным оценкам, говорят нам, для них так болезненно обсуждать новую конституцию. При этом Хофстеде не обращает внимания на самые важные аспекты новой конституции: лингвистические и культурные различия, экономическое неравенство и вопросы налогообложения, а также обычное политическое деление на «левых» и «правых».

В теории Хофстеде русские оказались среди самых упорных противников неопределенности. Их «очень пугают ситуации неопределенности». Это заявление делается несмотря на то, что за последние два десятилетия Россия до неузнаваемости изменилась в каждом  аспекте жизни: она отказалась от коммунизма и плановой административно-командной экономики и перешла к принципам рыночной экономики, ввела конвертируемую валюту и практически свободный поток капитала, частную собственность, открыла границы для въезда и выезда, стала ввозить продукты питания со всех континентов и перенимать самые разные гастрономические  предпочтения  и продукты, для которых иногда раньше даже не было названий  (японские  суши, итальянская пицца и гамбургеры из McDonald’s стали привычной едой в России), и так далее.

Далее нам говорят, что в отчаянных попытках избежать неопределенности русские также «создали одну из самых сложных бюрократических систем в мире». Однако бюрократию создали не русские, а прежний коммунистический режим. Коммунистическая система предполагала планирование каждого аспекта жизни, и бюрократия стала естественным следствием этого. Чтобы ее устранить, нужно время. Но нашему доброму профессору, возможно, виднее (в конце концов, он же антрополог), и он лучше знает, как россияне относятся к правилам. Любой, у которого есть хоть какой-то опыт жизни в России, знает, что русские — вероятно, могли бы установить мировой рекорд по нарушению правил. В 90- е годы вся страна оказалась в состоянии полной анархии. Это никак не согласуется с теорией профессора Хофстеда по поводу избегания неопределенности. В конце концов, утверждает он, в странах, терпимых к неопределенности, например, в Швеции и США, люди «считают, что правил должно быть не больше, чем необходимо и если правила противоречивы или неэффективны, их нужно изменить или отменить». Русские то и дело меняют правила.

Как обычно бывает в подобных теориях, далее мы находим любопытное утверждение о том, как русские избегают неопределенности: «Презентации либо не подготовлены, например, акцент в ходе переговоров делается не на дела, а на отношения, либо  чрезвычайно подробны. Также очень распространены в теории Хофстеда планирование и совещания» (подчеркивание мое). — Оказывается, что и слишком жесткое планирование, и полное его отсутствие – признаками избегания неопределенности.

Наконец,    мы    переходим     к    категориям     «дистанцированности    от    власти»     и «индивидуализма\коллективизма». Это важные категории, но проблема в том, что очень сложно определить, в каждом отдельном случае, как эти категории реализуются на практике. Еще один аспект этих категорий, как и всех остальных, состоит в  том,  что попытки идентифицировать те или иные их влияния имеют очень небольшую практическую ценность. В любом случае, в организации нужно стремиться сокращать дистанцированность от власти, и любые успешные попытки в этом направлении принесут положительный результат. В культурах с традиционно более жесткой  социальной иерархией может быть труднее достичь идеального уровня, но здесь важен относительный уровень сокращения дистанцированности от власти, который учитывается в программе трансформации. Относительно «индивидуализма/коллективизма», я считаю, что вопрос поставлен неверно с самого начала. Я не думаю, что это различие адекватно реальности; скорее каждая организация должна поощрять «коллективизм» в смысле командной работы. Успешная командная работа, в свою очередь, требует от людей самодисциплины и внутренней мотивации – а эти качества считаются признаком «индивидуализма». Я не думаю,    что    жители    какой-либо    страны    с    рыночной    экономикой    могут    быть «коллективистами» в смысле слепого и добровольного послушания лидерам. (Что бы под этим ни подразумевалось). Некоторые организационные консультанты считают русских «коллективистами» — что, конечно, не соответствует действительности, как я уже говорил. Коллективизм\индивидуализм  также  не  нужно  путать  с  иерархией  и  готовностью  ей подчиняться. В России независимым людям часто приходится подчиняться иерархии. Но как раз из-за индивидуализма, это может быть просто игрой. То есть, подчиненный может демонстрировать боссу все знаки послушания, но на самом деле остается «себе на уме» и поступает по-своему.

ОПАСНОСТИ КОРПОРАТИВНОЙ АНТРОПОЛОГИИ

Согласно Эдгару Шейну, культура – это «самый трудный организационный атрибут»; то есть, по его мнению, это — один из множества ее «атрибутов». Я хотел бы подчеркнуть, что в моей концепции, культура — это не атрибут, а отражение всех остальных атрибутов, всех аспектов поведения в организации, включая решения руководства.

Организационная модель Шейна рассматривает культуру с точки зрения стороннего наблюдателя и описывает три когнитивных  уровня организационной культуры. Первый уровень состоит из «артефактов», которые включают в себя оборудование, офис, мощности, видимое вознаграждение и признание, принятый стиль одежды, явный стиль взаимодействия с сотрудниками организации и с посторонними, а также девизы, миссия компании и другие принципы организации.

Согласно этой концепции, «мифы, истории и саги» определяют, как люди понимают ценности и убеждения своей организации. Эти убеждения и ценности «отражаются в ритуалах и церемониях». Если это так, то странно, что за 30 лет работы в разных организациях я ни разу не столкнулся ни с какими мифами, историями или сагами. Конечно, иногда  я слышал истории из прошлого компании,  но  такие истории вряд ли формируют корпоративную культуру, а тем более, не являются корпоративной культурой. Подобные теории рождаются из антропологических традиций ученых, воспитанных на научной литературе, посвященной быту и традициям коренных жителей первобытных обществ, и написанной в девятнадцатом и в начале двадцатого веков. Согласно  Шейну  второй  уровень  явно  проявленной  организационной  культуры  —  это «общие ценности». Предполагается, что это предпочтения сотрудников организации относительно таких вещей, как лояльность и обслуживание клиентов26. Я считаю, что ошибочно называть эти аспекты организационного поведения «общими ценностями», ведь это понятие на самом деле указывает на некоторые гораздо более фундаментальные вещи. Я бы снизил пафос. Например, когда речь идет об обслуживании клиентов, вместо «ценностей» уместнее говорить о «политике» и «бизнес практиках». Таким образом, мы подчеркиваем, что это вопрос решений руководства и исполнения этих решений в отношении желательного поведения и в отношении того, каких людей берет на работу организация.

Для описания третьего, самого глубокого, уровня, Шейн прибегает к антропологической концепции «табу» — как же без нее в подобной научной теории! Она возникает в связи с обсуждением  «неявных  предположений  организации».  Это  «невысказанные  правила», «существующие без сознательного знания членов организации», и «обсуждать или оспаривать эти правила – табу». Художники подобного академического жанра утверждают, что «на этом уровне, культура — основной направляющий элемент организации».

В проблемной организационной культуре, конечно, затронуты и эти элементы. Но я считаю, что об этом не стоит слишком беспокоиться, потому что такие аспекты поведения невозможно изменить изолированно от других. То есть, чтобы избавиться от «табу» и прочих подобных вещей, можно сделать только одно: создать здоровую культуру вовлеченности. То есть, полностью изменить корпоративную культуру в соответствии со здравыми принципами, представленными в этой книге. И тогда табу исчезнут сами, как дурной сон. Руководству компании не нужно превращаться в «экзорциста», изгоняющего злых духов «табу», размахивая заявлениями о ценностях и руководящих принципах, или вешать их в общей столовой и в раздевалках подобно связкам чеснока, отгоняющим вампиров.

Еще один пример антропологического подхода к организационной теории — взгляды Гази и Зифура на различные типы ритуальной коммуникации и их влияние на организационную культуру.

По их мнению, ритуальная коммуникация включает в себя:

• Метафоры, например, если организацию сравнивают с машиной или семьей, это демонстрирует, как сотрудники организации интерпретируют совместный опыт;
• Истории, которые служат примерами того, как следует или не следует действовать в определенных ситуациях;
• Ритуалы и церемонии, сочетающие в себе истории, метафоры и символы. Вот некоторые типы обрядов, которые оказывают влияние на организационную культуру:
  • Ритуалы перехода: сотрудники переходят на новые должности
  • Ритуалы ухода: сотрудники теряют власть и полномочия
  • Ритуалы поощрения: публичное признание за те или иные заслуги и достижения
  • Ритуалы обновления: улучшение существующих социальных структур
  • Ритуалы прекращения     конфликта:     разрешение     споров     между отдельными участниками группы или между разными группами
  • Ритуалы интеграции: укрепление чувства общности в организации
• Рефлексивные комментарии – это объяснения, оправдания и критика наших собственных действий. Они включают в себя:
  • Планы: высказывания об ожидаемых действиях
  • Комментарии: высказывания о действиях в настоящем
  • Отчеты: высказывания  о  действиях  или  событиях,   которые  уже произошли
• Фантазии — общие творческие интерпретации событий, отражающие убеждения, ценности и цели организации. На их основе возникает общее видение или взгляды на организацию и ее окружение, которые поддерживают все члены организации.

Позвольте  мне  указать,  что  я  считаю  совершенно  бессмысленным  занятием  изучать организационную культуру с этой точки зрения.

ПРИЗРАКИ, КРУТЫЕ ПАРНИ И ДРУГИЕ ЗАБЛУЖДЕНИЯ

Когда я впервые услышал об определении корпоративной культуры Дила и Кеннеди, оно показалось мне довольно разумным: культура – это то, как мы здесь себя ведем и как мы достигаем желаемого. На первый взгляд, это определение близко к моей концепции о том, что культура – это отражение поведения всех сотрудников организации. Но затем оказалось, что Дил и Кеннеди имеют в виду нечто другое. Скорее, для них это оценочное суждение, «как мы здесь себя ведем» в смысле, «вот так мы здесь живем, делай, как мы!» Они выделяют четыре типа организаций. (Академическая наука без конца изобретает критерии и отличия и утверждает, что определенное количество таких критериев может объяснить все на свете, как будто эти критерии являют собой объективную реальность).

Чтобы дать вам представление об этих четырех возможных типах культуры согласно Дилу и Кеннеди, мы их кратко перечислим:

• Культура «работай много, играй жестко»
• Культура «крутых парней»
• Культура «процесса»
• Культура «обставь компанию»

Последний пример ошибочных теорий корпоративной культуры — это теория  Роберта Кука. Кук разработал «Инвентарный список организационной культуры», призванный измерять двенадцать поведенческих норм, сгруппированных в три общих типа культур. Вот они:

• Конструктивные культуры, где людей поощряют взаимодействовать друг с другом и решать задачи таким образом, чтобы это помогало им удовлетворять потребности высшего порядка.

• Пассивно-дефензивные культуры, где люди взаимодействуют друг с другом так, чтобы это не угрожало их собственной безопасности.
• Агрессивно-дефензивные культуры, где люди решают задачи таким образом, чтобы защитить свой статус и остаться в безопасности.

Считается,   что   поведение   сотрудников   компании   обязательно   соответствует   этим  критериям – тогда они «вписываются» в ее культуру. Согласно этой теории восприятие культуры сотрудником — любой культуры из этих трех типов – и формирует культуру организации. Я так не считаю, но даже если это так — то что дальше? Каким образом лидеру нужно развивать корпоративную культуру своей организации?

По моему мнению, использование подобных концепций в дискуссии о корпоративной культуре, по большей части, неадекватно или не нужно. Они заставляют нас мистифицировать корпоративную культуру и создают впечатление, что культура — это какие-то психологические дебри, не имеющие отношения к реалиям бизнеса. Я не отрицаю, что корпоративную культуру можно изучать в подобных терминах — в целях теоретических научных исследований. Но я не вижу, как подобные теории помогают управлять бизнесом. Единственное связующее звено подобных исследований с реальностью – это вопросы, связанные с «ритуалами», если под ними мы подразумеваем различные виды корпоративных мероприятий, официальных или неофициальных. И одна из задач управления корпоративной культурой — определить, какие неофициальные мероприятия и церемонии (внутренние и внешние) стоит спонсировать и поощрять компании, а какие — нет. К этой категории относятся всевозможные специальные мероприятия по тимбилдингу, тренинги и так далее. Они действительно требуют осознанного управления, и их выбор зависит, в первую очередь, от типа корпоративной культуры, которую стремится создать лидер. Нельзя сказать, какие именно типы неформальных мероприятий полезны и нужны, а какие – нет, как часто их нужно организовывать и так далее. Все это зависит от того, какую корпоративную культуру хочет создать компания. Но решения об организации таких мероприятий должны приниматься осознанно, в соответствии с общей стратегией компании. Например, нет никакого смысла проводить тренинг по тимбилдингу, если руководители компании сначала не выяснили, соответствует ли такой тренинг  стратегическим идеям о желаемой корпоративной культуре.

В русской культуре праздники очень важны, и им уделяется много времени и внимания. На работе это отражается в вездесущих празднованиях дней рождения, семейных событий, например, рождения ребенка, и личных достижений. Часто это означает, что женщины (да, обычно женщины) отправляются на офисную кухню, чтобы нарезать колбасу, сыр, фрукты и хлеб. Все это выкладывается на стол в столовой или в комнате для переговоров. За стол приглашаются все сотрудники, присутствующие в офисе. Обычно общая трапеза сопровождается шампанским, вином или водкой. Ожидается, что высшее руководство обратится к герою дня и скажет тост за его успехи и здоровье. Но даже если такие мероприятия важны, а возможно, даже и желательны, я не думаю, что их значение нужно возносить на мифологический уровень. В здоровой корпоративной культуре люди находят правильный баланс в отношении к таким мероприятиям, не испытывая при этом никакого принуждения. Тот, кто хочет участвовать – может это сделать, а кто не хочет, может воздержаться, и никто его не осудит.

Проблема теорий, которые я критикую выше, состоит в том, что их авторы предполагают, что корпоративная культура – это нечто вроде побочного продукта психо- антропологических представлений, согласно которым корпоративная культура считается «тоже важной». Как будто корпоративная культура – это некий невидимый объект. Я хочу напомнить, что придерживаюсь прямо противоположных взглядов на корпоративную культуру: Корпоративная  культура  – это    совокупное  отражение  всех  действий  компании, решений и поведения ее руководства и всех ее сотрудников, а также всех бизнес-практик и бизнес-процессов. Любимые «традиции» и «ритуалы» ученых-теоретиков — результат решений руководства компании о том, как вести дело. Некоторые из этих решений принимаются в соответствии с существующими правилами, но правила далеко не всегда являются источником традиций, а традиции могут быть результатом искажения правил, которые  в  прошлом  выполняли  совершенно  другие  функции.  Вот  что  важнее  всего:

сильный лидер может изменить и сформировать корпоративную культуру. Он делает это, принимая решения и воплощая их в жизнь. Корпоративная культура – это поведение, которое становится следствием решений лидера, связанных со всеми аспектами бизнеса, например, со стратегией, коммуникациями и отчетностью, организационной структурой, процессами принятия решений и планирования, оплатой труда и вознаграждением, толерантностью  к  демонстрации  статуса  в  иерархии,  полномочиями,  принятием  риска, дисциплиной, обучением и развитием, безопасностью и так далее.

Моя карьера началась в середине 80-х годов в Финляндии. В то время символы положения в обществе и в социальной иерархии были все еще важны. Еще существовали отдельные лифты, отдельные столовые и закрытые загородные клубы для руководства. Но теперь всего этого уже нет.

Из работ Коттера очевидно, что даже ведущие авторитеты в сфере лидерства и изменений могут попасть под влияние ошибочных концепций о корпоративной культуре, относящихся к      психо-антропологическому направлению. В итоге они начинают  думать,  что корпоративная культура – это нечто, не являющееся отражением всех действий и поведения   всех   сотрудников   организации.   В   книге   «Впереди   перемен»   Коттер определяет корпоративную культуру с точки зрения «норм поведения и общих ценностей группы». Более того, нормы поведения, согласно Коттеру, являются «общими или преобладающими способами действий, наблюдаемыми в группе, и сохраняются, потому что члены группы склонны вести себя таким образом, чтобы передавать эти методы новым членам группы». Общие ценности, в  свою очередь – это «важные убеждения и цели, которые разделяют почти все участники группы, и которые формируют нормы группового поведения». Но эти нормы поведения он считает неофициальными. Когда дело доходит до «общих ценностей», как я уже сказал, я считаю, что эту категорию и ее влияние на корпоративную культуру слишком переоценивают. Коттер называет вышеупомянутые понятия «социальными силами» и приравнивает их к корпоративной культуре. Таким образом, согласно Коттеру, корпоративная культура – это отдельный аспект деятельности компании, который проявляется в виде неуловимых «социальных сил».

Далее Коттер утверждает, что корпоративная культура оказывает «сильное влияние» на поведение.  Но,  как  я  уже  указывал,  корпоративную  культуру  нельзя  считать  просто «влиянием» на организационное поведение. Скорее, это и есть поведение, или, на более абстрактном уровне, отражение поведения. Само собой разумеется, что поведение в прошлом влияет на поведение в настоящем и будущем. Так что, в этом смысле (в смысле Коттера), можно сказать, что корпоративная культура означает, что «поведение в прошлом влияет на существующее поведение». Это то же самое, что сказать, будто корпоративная культура прошлого влияет на нынешнюю корпоративную культуру. С этим не поспоришь. Но здесь дело в том, что на каждом этапе мы имеем в виду поведение, человеческое поведение. Именно поведение людей оказывает влияние; по крайней мере, именно это имеет в виду Коттер. И я, в значительной степени, согласен с этим, хотя нужно указать, что материальные проявления прошлого поведения, например, здания, интерьер офиса и корпоративная униформа, также, в известной степени, влияют на поведение. (Эти аспекты легко изменить, если вы стремитесь изменить корпоративную культуру).

Мы установили, что прошлое поведение оставляет (в памяти людей, сознательной и подсознательной) след, влияющий на поведение в будущем. Но если мы считаем, что «культура» — это поведение, то не можем сказать, вслед за Коттером: «Культура важна, потому что она способна оказывать сильное влияние на человеческое поведение …». Ведь в таком случае может сложиться впечатление, что культура и поведение – это разные вещи.

Прежде, чем показать, как Коттер развивает эту тему, я хочу упомянут еще одно его базовое предположение. Это — ошибочное представление об «общих ценностях», о котором   мы   говорили   выше.   Он   продолжает   иллюстрировать   идею   о   влиянии корпоративной культуры размышлениями об испытаниях нового сотрудника, выпускника колледжа, который поднимается по карьерной лестнице в корпорации и сталкивается с суровой реальностью, определяемой этими «общими ценностями». После собеседования его берут на работу только из-за предубеждений, свойственных корпоративной культуре компании,  а  не  благодаря  его  навыкам  и  профессионализму.  Затем  происходит  его «инициация» в жесткие нормы и ценности корпоративной культуры, которые «носятся в воздухе» компании подобно призракам. Корпоративная культура сначала проявляется в том,  что  босс  что-то  говорит  в  «курилке»,  потом  какой-то  комментарий  молодого сотрудника на встрече присутствующие встречают каменным молчанием, а  потом секретарь,  которая  гораздо старше его  по  возрасту,  грубо  отчитывает  его  за  попытку «бунта». Постепенно, вирус культуры компании проникают под кожу бедняги, и после восьми повышений, в пятьдесят лет, он оказывается окончательно одержим демонами корпоративной   культуры.   Конечно,   я   иронизирую,   но   хочу   сказать,   что   не   стоит рассматривать корпоративную культуру в подобных терминах. Более того, я считаю, что Коттер придает слишком большое значение подобным поверхностным проявлениям человеческого общения. Услышав что-то от сотрудников в «курилке», не нужно принимать их слова за «истории» и описания «обрядов» компании. Люди разные, и у них всегда есть собственное мнение идеи и свои особенности. Нет никакого смысла на основании отдельных мнений делать выводы о «сути культуры». А что касается выговора секретаря, я считаю, что в истинной культуре вовлеченности подобных секретарей в компании просто нет. Мне кажется, что эта история, скорее, демонстрирует ситуацию, когда в компании вообще нет «общих ценностей».

Подобные проблемы исчезают, как только создана надлежащая корпоративная культура. Поэтому не стоит слишком преувеличивать те или иные аспекты нормального человеческого поведения. Ведь на самом деле они являются проявлениями культуры общества, в котором работает компания. Лишь в том случае, если то или иное поведение постоянно и последовательно проявляется на всех уровнях организации, можно сказать, что оно играет важную роль в корпоративной культуре. Невозможно изменить культуру общества, в котором мы живем и работаем, но, как я уже сказал, корпоративную культуру изменить вполне возможно, ведь лидер организации вполне может определить, какое поведение является в ней приемлемым.

Под влиянием таких неверных представлений Коттер делает потрясающий вывод о том, что в процессе изменений в компании лидеру не нужно пытаться менять культуру. К ней лучше обращаться на последней стадии процесса изменений. Такая идея может родиться только  из  той  концепции,  что  культура  –  это  некий  побочный  продукт.  Но  я  хочу напомнить, что на самом деле, корпоративная культура – это совокупное отражение всех действий компании, решений и поведения ее руководства и всех ее сотрудников, а также всех ее бизнес—практик и бизнес-процессов. Не существует «корпоративной культуры», которую можно рассматривать отдельно от поведения сотрудников компании. При этом, корпоративная культура – это результат поведения. Поэтому, чтобы изменить культуру, нужно изменить поведение; фактически, изменения в корпоративной культуре – следствие новых норм поведения, которые мы создаем в процессе реализации решений, связанных со всеми  аспектами  бизнеса.  Поэтому я  удивлен  следующим  высказыванием  Коттера: «Культура может измениться только после того, как вы успешно изменили действия людей, после того, как новое поведение принесло группе те или иные преимущества в течение определенного времени, и после того, как люди увидели связь между новыми нормами поведения  и  повышением  производительности…».  –  Что  же  тогда  Коттер  считает «культурой»? Призраки, о которых я говорил выше?

ХОРОШАЯ И ПЛОХАЯ КУЛЬТУРА

Авторы некоторых книг по менеджменту утверждают, что нельзя с полным основанием сказать, что существуют хорошие или плохие корпоративные культуры.«Корпоративные культуры просто могут быть разными», считают они. Здесь мы снова встречаем антропологов с их ошибочным культурным  релятивизмом.  Позиция, осуждающая моральную оценку той или ной культуры, весьма полезна, и препятствует ментальному колониализму, не позволяя проецировать наши западные культурные ценности на другие страны. В моем понимании, первоначально эта позиция была предназначена для защиты целостности человека, рассматривая его действия на фоне культуры, в которой он живет, и в которой он был воспитан. В этом смысле, эта позиция очень ценна. Я убежден, что  представители разных культур генетически идентичны и обладают равными когнитивными и эмоциональными способностями. Но проблема в том, что культура и язык той или иной страны определяют ценности и поведение ее жителей. И, конечно же, в этом отношении между культурами существуют огромные различия; есть мягкие, жесткие и даже жестокие культуры. Вспомните культуры стран, где был распространен каннибализм или культуру древних ацтеков, с ее ритуальными убийствами во имя религии, человеческими жертвами и практикой выкупа. Конечно, наша культура не так кровожадна. А такие субкультуры как мафия или уличные банды в фавелах Рио-де- Жанейро? Они действительно так же хороши как культура аккуратных и организованных швейцарцев? Или вы считаете, что культура Советского Союза была ничем не хуже культуры современной России?

Джеймс Фэрфилд-Сонн вспоминает забавную историю: в 1998 году компании Price Waterhouse и Coopers Lybrand объявили о слиянии. Газета Wall Street Journal инициировала дискуссию о том, совместимы ли культуры этих компаний. Обозреватели газеты считали, что различия очень велики. Один пронырливый журналист выяснил, что сотрудники Price Waterhouse носят накрахмаленное нижнее белье, а некоторые сотрудники Coopers Lybrand его вообще не носят. К сожалению, Фэрфилд-Сонн смягчает эту забавную историю о различиях в корпоративных культурах: он заявляет, что это не значит, будто культура одной из этих компаний была лучше культуры другой: «они просто разные», — считает он. Но я считаю, что одна из этих культур была определенно лучше другой. Для начала, накрахмаленное нижнее белье может вызвать потертости и другие неприятные явления. Но в метафорическом смысле, накрахмаленное нижнее белье означает   очень   консервативную   организацию,   а   это   предполагает   иерархию   и бюрократию, а Coopers Lybrand в этой связи символизирует динамичную, ориентированную на продажи организацию. Для меня второй вариант явно лучше. Скорее всего, в результате слияния сотрудники обеих компаний почувствовали себя комфортнее, в том числе и в своем нижнем белье.

Другой вопрос заключается в том, что трудно объективно оценить, насколько одна культура лучше другой, ведь мы, как наблюдатели, имеем предубеждения, связанные с нашей собственной культурой. Если мы говорим о культуре общества в целом, то, конечно, есть объективные ценности, позволяющие нам отличать хорошее от плохого. Плохая культура — та, которая не уважает жизнь человека и подавляет свободу личности. В самой крайней форме это проявляется в виде ритуального убийства во имя извращенного правосудия, которое называют «высшей мерой наказания». Но культура также плоха, если она не готова защищать жизнь людей с помощью силы, если это необходимо. Для меня, плохая культура — та, где повседневная жизнь в большой степени регулируется жесткими религиозными предписаниями или другой узкой идеологией, и поэтому люди вынуждены следовать ограниченным и радикальным религиозным  или  идеологическим  идеям, которые навязываются им извне. И, конечно, можно сказать, что одни культуры больше способствуют предпринимательству, стремлению к процветанию и инновациям, чем другие. Разные культуры по-разному относятся к верховенству права, равенству, демократии, безопасности, творчеству, искусству, спорту, по-разному выражают чувство национальной гордости и превосходства и так далее. Все это влияет на наши суждения о той или ной культуре. Но если исключить крайние случаи, довольно сложно оценивать разные страны относительно их культур. Чаще всего, можно проанализировать только отдельные аспекты культуры и оценить культуру по этим аспектам, помня при этом, что в любой культуре есть и хорошие, и плохие стороны.

То, что касается культур разных стран или обществ, относится и к организационным или корпоративным культурам. Разница в том, что в случае организационной или корпоративной культуры, гораздо легче оценить, хорошая она или плохая. Я уверен, что это можно сделать, применяя принципы вовлеченности и здоровой корпоративной культуры, представленные в данной книге.

Вопрос о том, существуют ли хорошие или плохие культуры (ответ на который очевиден) отличается от другого вопроса: возможен ли какой-то идеал, уместный во всех случаях. Корпоративная культура может формироваться в соответствии с определенными стратегическими целями данной компании. Драйверы корпоративной культуры, представленные выше, могут быть скорректированы так, чтобы создать в результате определенную  корпоративную  культуру,  которую  хочет  видеть  лидер.  Корпоративная культура может и должна быть «настроена» таким образом, чтобы поощрять определенные стратегии поведения, которые лидер считает желательными для данного бизнеса. Если компания стремится создавать инновации, то в ней, конечно,  уместны другие стратегии поведения, чем в компании, ориентированной на качество или на сохранение традиций. И одни сферы бизнеса требуют более формальной дисциплины, чем другие. В любом случае, все соображения, представленные в обсуждении двигателей корпоративной культуры, остаются важными для любой компании. Вопрос лишь в степени: насколько те или иные стратегии поведения поощряются относительно других стратегий. Только в этом отношении мы можем признать, что невозможно оценить разные виды корпоративных культур с точки зрения «хорошего» и «плохого». Фактически, здесь мы имеем дело только с различными аспектами общего стандарта хорошей культуры. И когда Майкл Портер говорит, что «по сути, не бывает хороших или плохих культур», я думаю, что он имеет в виду именно это. Этот вывод подтверждают и другие его идеи, например:

«Культура может в значительной степени укреплять конкурентное преимущество, на достижение которого направлена стратегия, если эта культура соответствует данной стратегии».

---

¹ Ravasi, Davide & Schultz, Maiken (2006). Responding to organizational identity threats: Exploring the role of organizational culture. Academy of Management Journal, 49(3), 433-458
² http://en.wikipedia.org/wiki/Organizational_culture
³ Hofstede, Geert H. 2001. Culture’s Consequences: Comparing Values, Behaviors, Institutions, and Organizations Across Nations. Sage Publications. Some of the ideas I here attribute to Hofstede are derived from the http://geert-hofstede.com.
⁴ http://en.wikipedia.org/wiki/Organizational_culture
⁵ http://geert-hofstede.com/dimensions.html
⁶ Schein, Edgar (1992). Organizational Culture and Leadership: A Dynamic View. San Francisco, CA: Jossey-Bass
⁷ http://en.wikipedia.org/wiki/Organizational_culture
⁸ http://en.wikipedia.org/wiki/Organizational_culture
⁹ http://en.wikipedia.org/wiki/Organizational_culture
¹⁰ http://en.wikipedia.org/wiki/Organizational_culture
¹¹ Islam, Gazi and Zyphur, Michael. (2009). Rituals in organizatinios: A review and expansion of current theory. Group Organization Management.
¹² http://en.wikipedia.org/wiki/Organizational_culture
¹³ Terrence E. Deal, Allan A. Kennedy, Corporate Cultures, Perseus, 2000
¹⁴ Cooke, R. A. (1987). The Organizational Culture Inventory. Plymouth, MI: Human Synergistics
¹⁵ http://en.wikipedia.org/wiki/Organizational_culture
¹⁶ Kottler, John: Leading Change. 1996. Harvard University Press
¹⁷ Kottler, John : Leading Change. 1996. Harvard University Press
¹⁸ Tiri, Mirja: Differences in Corporate Culture are reflected in Human Resources Management in Russia (Finnish) in Henkilöstöhallinnon käsikirja 2012, Finnish-Russian Chamber of Commerce
¹⁹ Fairfield-Sonn, James W.: Corporate Culture and the Quality Organization. Quorum Books. 2001
²⁰ Fairfield-Sonn, James W.: Corporate Culture and the Quality Organization. Quorum Books. 2001
²¹ Porter, Michael, page. 24, Competitive Advantag.2004. Free Press