Глава 1. Вовлеченность персонала — ключевой фактор модернизации и инноваций

Глава 1. Вовлеченность персонала — ключевой фактор модернизации и инноваций

Просмотров: 3 046

ВОВЛЕЧЕННОСТЬ ПЕРСОНАЛА, КЛИЕНТООРИЕНТИРОВАННОСТЬ И ИННОВАЦИИ

Эта книга посвящена концепции вовлеченности персонала и методам ее успешного внедрения в России. Вовлеченность персонала позволяет компании достигать своих стратегических целей, создавая условия для развития персонала, где каждый сотрудник, менеджер и руководитель полностью сосредоточен на своей работе и прилагает все усилия на благо компании.

Вовлеченность персонала напрямую связана с самым важным организационным принципом, которого хочет достичь любая организация, в любых условиях, в любой момент времени: полностью сконцентрироваться на  обслуживании  внешних стейкхолдеров — а для коммерческой компании, это, прежде всего, клиенты.

В последние годы российские политические лидеры начинают понимать – и это четко выразил Дмитрий Медведев во время своего пребывания на посту Президента — что России необходимо модернизировать экономику, снизить ее зависимость от экспорта нефти, газа и сырья. Для этого необходимо создать диверсифицированную экономику, основанную на развитии инноваций и высоких технологий.

Под руководством Дмитрия Медведева Россия разработала несколько впечатляющих проектов внедрения такой программы модернизации. Флагман этой программы – инновационный центр «Сколково». «Сколково» — это попытка создать благоприятные условия для развития компаний, работающих в сфере инноваций и высоких технологий, как это происходит в калифорнийской Силиконовой долине.

Но никакие инвестиции в специальные проекты и технологии – и даже в науку – не приведут к модернизации экономики, если эти инвестиции не поддерживаются благоприятной макро- и микро-культурой. Макро-культура – это экономический климат страны, его определяют принятые в ней методы ведения бизнеса, юридические и административные практики. Микро-культура (точнее, микро-культуры) – это корпоративные культуры отдельных компаний, занятых  разработкой  инноваций.  И процесс модернизации в России нужно начинать, прежде всего, с модернизации  этих макро- и микро-культур.

Чтобы создать инновационную экономику, России необходимо сначала модернизировать административную культуру в государственных органах и корпоративные культуры российских предприятий.

Современные развитые страны, где действуют мощные и успешные инновационные компании, возникли не по воле политиков и не в соответствии с каким-то «генеральным планом»; они – продукт развития свободного общества, где люди ничем не ограничены в попытках искать новые возможности удовлетворения своих потребностей и потребностей своих клиентов. В истории человечества любые инновации всегда были основаны на предыдущих достижениях. Поэтому, первое условие для создания инноваций – это наличие той или иной скрытой потребности, ожидающей удовлетворения. Второе условие – возможность получить прибыль, если удовлетворить эту потребность новым, инновационным образом. И третье условие – свобода это сделать.

Отдельная компания, какой бы новаторской она ни была, не сможет успешно развиваться при отсутствии макро-среды, рынка, которому необходимы инновационные решения. Руководству любой страны нужно создавать условия для развития рынка инновационных продуктов и услуг. Если нет стимулов для вывода изобретений на рынок, если нет финансирования для их создания, никаких инноваций не будет. В Советском Союзе делалось огромное количество изобретений — при полном отсутствии условий для создания инноваций. В изобретения вкладывались серьезные ресурсы, но никто не извлекал из них никакой рыночной выгоды. И в 1991 году, через 74 года после Октябрьской революции, Советский Союз потерял платежеспособность и распался.

Успех в бизнесе, стоимость акций и национальное богатство – следствие такой корпоративной культуры и культуры общества в целом, которая способствует инновациям и позволяет постоянно адаптироваться к изменениям. Основной двигатель роста — и национальной экономики в целом, и отдельной компании — не накопление капитала, как принято считать, а инновации. Правильнее было бы сказать, что именно инновации и создают новый капитал, а старый капитал без инноваций, в конечном счете, исчезает.

Чтобы добиться успеха, лучшие инновационные компании мира сначала изменили свои организационные модели таким образом, чтобы поощрять инновации, устранять бюрократию и жесткую иерархию, сохранять гибкость, вводить эффективные модели коммуникации и принятия решений. Соответствующие изменения произошли и  в экономике тех стран, где работают эти компании. Больше всего инновационных компаний как раз в тех странах, где меньше бюрократии и административных барьеров. Среда, свободная от бюрократии, и создает, и привлекает инновационные компании будущего. В благоприятных условиях инновации рождаются в процессе конкуренции. Они позволяют компании предложить клиентами продукты и услуги лучшего качества и получать при этом прибыль.

Что же такое инновации? В этом контексте не стоит говорить только о технологиях. Инновации — не только научные исследования и разработка новых продуктов на основе высоких технологий (R&D). Любым компаниям, производителям и поставщикам услуг, сегодня нужно быть инновационными во всех своих бизнес-практиках. Научные исследования и разработки, конечно, важный аспект инноваций, но не стоит видеть в них основной двигатель инноваций. Скорее, исследования и разработки — это верхушка айсберга инновационной культуры. Кроме изобретения новых, революционных продуктов инновации в бизнесе могут принимать самые разные формы. Новые идеи организации бизнеса и бизнес-процессов – это источники инноваций, по важности не уступающие технологическим изобретениям. В динамичной корпоративной культуре, активно взаимодействующей с рынком, важнее всего новые творческие идеи о том, как в бизнес- процессах компании можно использовать новые творческие технологии. Чаще всего, в конечном счете, именно потребности бизнес-процессов движут инновациями. Инновационной компании нужно продолжать вводить инновации. Когда продукт выпущен на рынок, уже нужно думать о том, как его усовершенствовать, чтобы добиться долгосрочной удовлетворенности потребителей и устоять в конкурентной борьбе. А это невозможно, если корпоративная культура компании не способствует непрерывному созданию инноваций.

Инновации – более широкое понятие, чем технологии и научные разработки: это эффективность, производительность труда, политика, организация и так далее. Инновации – новый способ что-то делать. Они меняют привычные взгляды, улучшают качество продуктов и повышают эффективность процессов. Инновации – следствие конкурентной борьбы в попытках предложить лучшее качество и получить прибыль. Поэтому часто инновации создают те, кто день за днем внедряет и использует новые технологии, продукты и процессы. Сами по себе инновации — не обязательно новый продукт или новая услуга; скорее это — любое полезное дополнение или идея, которые можно включить в производственные процессы или в концепцию услуги. Мы подчеркиваем, что говорим о творчестве, движимом рынком. Конечно, творчество — фундаментальный фактор инноваций, но оно требует наличия участников рынка (инвесторов), которые стремятся реализовать творческие идеи и вывести продукт на рынок, и сделать это так,  чтобы клиенты были готовы заплатить за него больше, чем было затрачено на его производство. Инновация – это творческая идея, превращенная в продукт или услугу, и успешно осуществленная в ходе реального бизнес-процесса. Инновации начинаются с творческих идей, но ими не заканчиваются. Создание целостного продукта или услуги — задача для всей корпоративной культуры. Все факторы инновационной корпоративной культуры увеличивают стоимость: постоянное улучшение качества; стимулирование рыночного спроса; удовлетворение спроса; индивидуализация продуктов  и  расширение ассортимента; повышение производительности благодаря уменьшению затрат; улучшение производственных процессов.

Тем самым, инновационная экономика состоит не только в изобретении технологических устройств и новых технологий — мобильных телефонов, Интернет-приложений, нано технологий и т.д. Это – высшей степени полезная и желательная государственная политика инвестиций в перечисленные области, позволяющая ставить цели для инновационной экономики и стимулировать ее развитие. Но важнее всего, правительство должно создать благоприятные условия для инноваций в стране в целом. Для этого необходимы открытая экономика, возможность выбора и свобода от бюрократической машины, способной задушить все усилия по модернизации. Современную инновационную экономику невозможно создать исключительно правительственным указом, выбором приоритетных секторов экономики и больших инвестиций в научные исследования в этих сферах. Это не означает, что такие меры не могут принести ощутимых результатов, но усилия по модернизации должны быть нацелены на более глубокие изменения всей структуры экономической культуры государства и корпоративных культур компаний.

В соответствии с самим определением инноваций, мы не можем знать, какими они станут в будущем. Мы не можем предсказать поведение клиентов. Только максимальная свобода рыночной экономики позволит этому процессу разворачиваться в  правильном направлении. И здесь нужны совместные усилия правительства и каждой отдельной компании, направленные на создание модели инновационной корпоративной культуры — культуры, пронизанной желанием предоставлять клиентам превосходные сервис  и решения, и при этом получать прибыль. Постоянные инновации – следствие такой корпоративной культуры. Такая корпоративная культура использует любые возможности для создания инноваций, благодаря отсутствию бюрократии, иерархических ограничений, а также наличию эффективной коммуникации и стремлению предлагать клиентам превосходные решения.

Российский экономический климат все еще обременен удушающей бюрократией, препятствующей частной инициативе и инновациям. В последние два десятилетия Россия совершила огромный рывок. На смену советской экономике пришел свободный рынок. Но Россию все еще нельзя назвать одной из самых современных стран мира, и я считаю, что она не сможет такой стать, если не освободит людей от главного пережитка коммунистической  системы  – от  удавки  советской  бюрократии.  Все  еще недостаточно делается для трансформации административной системы, унаследованной у Советского Союза. Старые дурные привычки живы до сих пор: например, законы все еще пишутся в соответствии с моделью, характерной для административно-командной экономики. Множество прекрасных инициатив все еще тормозит советский стиль мышления. Как бы ни были хороши идеи реформ, о которых мы слышим из уст президента или министров, к моменту их реализации административный аппарат достает советский свод правил. Кажется, не один закон не может быть принят без попыток дополнить его десятками абсолютно неразумных и бесполезных процедур. И все потому, что чиновники никак не могут избавиться от устаревших убеждений. При этом они не задаются вопросами: а нужно ли нам это? Будет ли это полезно стране и ее гражданам, если этот закон будет принят?

Российское руководство должно предпринять решительные шаги, направленные на изменение макро-культуры. И делать это нужно быстро. Но дело каждого владельца бизнеса и всех лидеров – изменить методы управления в своих компаниях, то есть, изменить их корпоративную культуру. Здесь также очевидны советские методы командно- административного управления. Где существует жесткая иерархия, там инициатива и инновации не поощряются, и это снижает качество обслуживания клиентов. В бюрократической иерархической организации — а таковыми остаются большинство российских организаций — руководители не ведут за собой сотрудников, а занимаются микро-менеджментом. Такие организации делегирует полномочия вверх, а не вниз, как должно быть, где сотрудники заняты бюрократическими процедурами, и вся структура ориентирована на удовлетворение потребностей начальства, а не клиентов. Это культура вины, где царит атмосфера недоверия. Менеджеры спрашивают: «Кто виноват?», но редко:

«Кого за это нужно похвалить?» Наказание получить легко, но благодарности ждать не стоит. Риск и инициатива — краеугольные камни инноваций — наказуемы. Стиль коммуникаций остается унизительным и бюрократическим. Всегда есть риск, что убьют гонца, вместо  того, чтобы иметь  дело  с жесткими реалиями  бизнеса. Неэффективная система финансовой и управленческой отчетности укрепляет культуру вины и недоверия — и это неудивительно, если взглянуть на плачевое состояние систем отчетности в типичной российской компании. В результате процветает коррупция, в виде взяток и «откатов» — и в отношениях с властями, и между поставщиками и клиентами. Часто менеджеры создают внутри компании свои собственные «частные фирмы».

Все это пора менять. И это вполне возможно. Россияне могут стать очень гибкими и полными энтузиазма работниками, если они должным образом мотивированы. Проблемы жесткой корпоративной культуры напрямую связаны с методами руководства владельцев компаний и их топ-менеджерами – с теми людьми, которые, как предполагается, являются лидерами,  но  редко  выполняют  эту  роль.  Тем  не  менее,  в  России  есть  компании  с действительно выдающейся корпоративной культурой – их легко узнать, особенно если вы их клиент. Они живут и здравствуют, несмотря на множество противоположных примеров. При этом, и в хороших, и в плохих компаниях работают россияне! В чем же разница? В руководстве. В России с полной очевидностью можно увидеть, что поведение персонала и отношение к клиентам, словно зеркало, отражают методы руководства компанией.

В этой книге мы поговорим о том, как сделать так, чтобы ваш имидж лидера стал положительным примером для всей организации и как создать в России эффективную корпоративную культуру. Для этого нужно внедрить культуру вовлеченности, клиентоориентированности и инноваций, используя принципы вовлеченности персонала. Мы обсудим следующие идеи: лидерство и менеджмент, полномочия, самоорганизация, потребность брать на работу сотрудников, способных к самодисциплине и умение создать у таких сотрудников внутреннюю мотивацию.

Корпоративную культуру можно изменить, и это не так уж трудно. Возможно, вы не согласитесь со всеми принципами, которые я излагаю. Возможно, вы сомневаетесь, что «это сработает в России». Я вас уверяю: конечно же, сработает, точно так же, как во всех остальных странах мира. Общий уровень культуры в российских компаниях остается довольно невысоким, и поэтому программа изменений может очень быстро принести позитивные результаты – для этого может оказаться достаточно всего лишь небольших корректировок. Начать двигаться в правильном направлении — уже хорошо.

И это вполне возможно, ведь у вас есть доступ к самому важному «ингредиенту» рецепта вовлеченности персонала: к российским сотрудникам, которые отличаются невероятной гибкостью и энтузиазмом.

ЭНЕРГИЧНОСТЬ, ЭНТУЗИАЗМ И ГИБКОСТЬ РОССИЙСКИХ СОТРУДНИКОВ

Иностранцам, которые хотят заняться бизнесом в России, часто приходится преодолевать те или иные неверные представления — и о российских сотрудниках, и о стране в целом. Иногда эти неверные представления — не просто искажения, их можно назвать полной противоположностью истины. Давайте поговорим о российских сотрудниках: о мифах, которые вокруг них сформировались, и о реальности, которая становится очевидной для тех, кто искренне хочет ее увидеть.

Жители Запада, которые никогда не были в России, часто имеют совершенно искаженное представление об этой стране. Эти представления возникли еще в эру холодной войны, но нужно признать, что советская плановая экономика действительно создавала некоторые проблемы, в виде неэффективных методов руководства. Дров в огонь подкинули и бурные девяностые — смутное время, когда в стране царила анархия. Усугубляет положение и современная западная пресса, формирующая лживый и искаженный образ России, всеми силами поддерживающая старые мифы о том, как ужасны Россия и все эти русские, и создавая при этом новые.

Однако, те иностранцы, которые посещают Россию, и в первую очередь те, кто здесь работает, обычно быстро убеждаются, что реальность очень далека от этих мифов. Их личный опыт не подтверждает навязанных представлений. Конечно, есть и те, кому не удается прорваться сквозь поверхностные проявления «разницы культур» и эта разница кажется им непреодолимой. Многие иностранцы, работающие в России, согласятся со мной в том, что есть две категории экспатов, работающих в России: те, кто ее любит, и те, кто никак не может с ней справиться. Со временем эти две категории проявляются все более четко: представители второй категории пакуют чемоданы и уезжают, обычно через год или два, а те, у кого развилась «россиезависимость» (как и у автора этой книги), остаются.

Тем, кто верит тому, что пишет о России западная пресса, трудно поверить, что иностранные компании в России процветают, и что их руководители-экспаты  обычно полны энтузиазма по поводу возможностей, существующих в России, в то же время реалистично воспринимают (но не преувеличивают) проблемы работы в этой стране. В первую очередь, они очень хвалят российских сотрудников.

Один из мифов, которые я часто слышу (от людей, которые никогда не работали в России на руководящей должности) — что российские работники ленивы. Ничто не может быть дальше от истины. Россияне — чрезвычайно трудолюбивые и преданные сотрудники. Точно так же, я не заметил, чтобы они были особенно склонны опаздывать на работу или на встречи, как считают некоторые. В то же время, они постоянно стремятся к самосовершенствованию.

Иностранцы, ведущие бизнес в России, часто чувствуют себя так, будто работают в одной огромной общеобразовательной организации. Россияне тратят очень много времени на образование и обучение, и обычно делают это в свое свободное время. Многие получают второе, а то и третье высшее образование. Пример этой жажды к самосовершенствованию — изучение английского и других иностранных языков. В Советском Союзе серьезное изучение языка было привилегией, доступной немногим, а школьная система сейчас получает   недостаточно   финансирования.   Поэтому   молодые   люди   часто   изучают английский язык самостоятельно, посещая курсы английского по вечерам и по выходным.

Отношение русских к обучению, их открытость и интерес к культурам и языкам других стран легко заметить. Например, люди стремятся использовать любой шанс, чтобы поговорить на английском  языке с иностранцами. Это происходит  на встречах с клиентами, на неформальных мероприятиях и в других ситуациях. Но нигде это не проявляется более ярко, как в кафе и ресторанах. Как только официант понимает, что вы иностранец, он начинает обращаться к вам по-английски, даже если едва способен это делать, а вы хорошо говорите по-русски. Честно говоря, меня это раздражает, когда ко мне обращаются по-английски, хотя я говорю по-русски. Иногда даже бывает так, что я говорю с официантом по-русски, а он упорно отвечает мне по-английски. Иногда я даже в шутку спрашиваю, знает ли официант русский язык. Было бы неплохо, чтобы управляющие ресторанов как-то решили эту проблему. Там, где я родился, подобное поведение считается невежливым, и если иностранец обращается к вам на местном языке, отвечая ему на другом языке – вы проявляете неуважение. Но как бы меня это ни раздражало, и как бы я не пытался настаивать на своем, я понимаю, что русский официант вовсе не хочет быть невежливым или грубым; напротив, для него это знак уважения к гостю — обратиться к нему на его родном языке (некоторые, кажется, думают, что английский язык — родной язык всех иностранцев). А также, и меня это важнее всего, человек хочет использовать возможность попрактиковаться в иностранном языке. Этот простой пример показывает, насколько россияне, в целом, стремятся учиться и знакомиться с культурами других стран.

Еще один миф гласит, что русские не любят перемен.1 Это забавное заявление, если учесть, что социальная, политическая и экономическая система и культура общества — и даже гастрономические вкусы (половина продуктов питания, лежащих в холодильниках русских сегодня, были неизвестны им всего 20 лет назад) – всего за последние 20 лет подвергались радикальным изменениям два или три раза. На самом деле, русские по своей природе очень гибки и весьма восприимчивы к культуре вовлеченности. Российский сотрудник похож на глину, из которой хороший менеджер может вылепить превосходный «продукт». Проблема в том, что менеджеры очень редко пытаются это делать.

Следующий миф, кажется, гораздо больше влиятелен, учитывая его длительную культурную родословную, поддержку со стороны интеллектуальных авторитетов и со стороны самих русских. Это миф о российском коллективизме. Российские философы и политические деятели считали это качество отличительной чертой россиян; это убеждение объединяет мыслителей диаметрально противоположных направлений, например, православных и коммунистов. В него часто верят и сами россияне. Однако, он основан на ложных и предвзятых исторических предпосылках.

Считается, что российский коллективизм возник еще в доисторические времена2. Это уже проблема, поскольку подобная точка зрения предполагает, что предыстория России отличается от истории других европейских народов – в том числе, и других славянских народов (которые, будучи, предположительно, более индивидуалистичными, не имеют такой «предыстории» несмотря на общее происхождение), а также народов, живущих в соседних регионах, например, скандинавов. В одном источнике мы читаем: «Людям, пытающимся поддерживать свое существование во враждебной окружающей среде, нужно было объединяться, чтобы выжить». Поэтому, говорят нам, древние славяне создавали «задруги» — кланы или коммуны, созданные по типу расширенных семей. Они считаются уникальным основанием древнеславянского племенного общества. Затем был мир, сельскохозяйственная деревенская коммуна. Еще одной из традиций коллективизма считается соборность, чувство сообщества, основа русской православной церкви. В источнике, который я цитирую, не упоминается другая сторона монеты: крепостничество, система, при которой крестьян насильственными методами удерживали в феодальной зависимости. Эта система была отменена только в 1861 году. Но освобождение от вынужденного «коллективизма сверху» оказалось относительно недолгим, ведь россиян ждала новая форма крепостничества, возникшая после Октябрьской революции 1917 года. На сей раз они стали рабами государства.

Я не жил в дореволюционной России и не знаю, какой была жизнь в мире. Можно предположить, что в такой коммуне действительно существовали мощные элементы социального сотрудничества, как и в практиках и традициях православной церкви. Однако, это нельзя назвать коллективизмом, по крайней мере, не в том смысле, как это слово используется в мифе о «российском коллективизме». Мир был, фактически, общностью свободных и независимых людей, совместно решающих общие проблемы в интересах каждого члена сообщества. Но крепостные крестьяне, а позже советские граждане жили в принудительном коллективе. Это не был добровольный коллектив свободных людей. Когда дело доходит до примеров «идиллической» жизни в коллективе, я надеюсь, никто не станет вспоминать такие вещи как колхоз и коммуналка (коммунальная квартира, где несколько семей были вынуждены жить вместе, совместно пользуясь кухней, ванной, туалетом и коридором, и вся семья жила в одной комнате). Вероятно, никакие другие формы «коллективизма» не вселили в россиян больше отвращения к нему.

Социалистическая государственная система представляла собой самый неестественный способ совместного сосуществования в системе, совершенно не соответствовавший своему названию. Это была, в действительности, система официального и постоянного когнитивного диссонанса. Советская власть разрушила все формы истинного коллективизма и коллективной инициативы. Любые практики нормального социального взаимодействия, основанного на социальных традициях прошлого, были искажены или уничтожены. Любые формы добровольного,  спонтанного коллективного действия – посещение вечеров поэзии, церкви или исполнение джаза – могли навлечь на вас гнев государства. Религия, в течение многих  столетий остававшаяся основанием народных традиций и народного уклада жизни, десятилетиями оставалась под запретом. Даже советские свадебные церемонии, где религиозная символика была заменена портретами Ленина и изображениями серпа и молота, утверждали превосходство государственной власти во всех аспектах жизни. В такой ситуации люди знали, что могут рассчитывать только на собственную находчивость и небольшой круг доверенных друзей и знакомых, чтобы хоть как-то выжить в этой системе принудительного коллективизма.

История упадка Советского Союза и попыток его спасти, конечно, не является свидетельством российского коллективизма. Советский коммунизм насаждался в ходе долгой и кровопролитной гражданской войны, за которой последовали годы репрессий, сначала при Ленине, а потом при Сталине. Чтобы создать иллюзию коллективизма, пришлось уничтожить слишком много «индивидуалистов». Тут  можно также вспомнить опыт российских эмигрантов в зарубежных странах, которые, определенно, не страдают от дефицита индивидуализма в новой стране.

Так что, какими бы ни были дореволюционные традиции, сегодня русские – к добру или нет – определенно, стали индивидуалистами. Поэтому я придерживаюсь мнения, которое на первый взгляд кажется парадоксальным: русским необходимы демократическая форма правления (которая все больше набирает силу, начиная с 1991 года), а российским компаниям – корпоративная культура, основанная на вовлеченности и самоорганизации. Парадокс в том, что вопреки общепринятым предубеждениям, в России менее всего эффективны именно иерархические и бюрократические организации. По своей природе русские любознательны и активны, им нужно видеть общую картину, с которой связаны их задачи – они слишком творческие, если хотите. Если это отрицать, как это происходит в типичных сегодняшних организациях с ужасным руководством, то у людей просто не остается, чтобы работать на совесть. Они не станут прилагать усилия к выполнению задач, в которых не чувствуют личной заинтересованности. Но в этом нет ничего нового; это согласуется с общей теорией вовлеченности. Действительно, в мире не было иерархической бюрократии; напротив, это была форма самоорганизации. По такому же принципу были организованы кооперативы, артели, которые создавали крестьяне, когда начали переселяться в города.

Иерархическая бюрократия не работает ни в одной стране мира, и Россия не исключение. У нас, тех, кто здесь живет, есть прекрасная возможность каждый день видеть это собственными глазами. По моему личному опыту, и на основании моего понимания истории, русских невозможно заставить делать то, чего они не хотят. Скорее, их нужно убедить в  своей правоте и подкрепить свою позицию вескими аргументами. С точки зрения корпоративной культуры это означает, что людей нужно вовлекать и убеждать, в соответствии с принципами вовлеченности персонала. Только в таком случае они будут добросовестно трудиться на благо организации.

Трудность здесь заключается в том, что очень многие еще помнят неэффективные методы прошлого. Поэтому, если вы скажете руководителям своей компании, что хотите ввести культуру вовлеченности персонала, то рискуете вызвать сильное сопротивление. Но их необходимо убедить, а если это невозможно, то позволить несогласным уйти из компании.

ВОВЛЕЧЕННОСТЬ ПЕРСОНАЛА В РОССИИ ОТКРЫВАЕТ ОГРОМНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ

Россия очень быстро перешла от советской плановой экономики к рыночной. Поэтому сегодня она полна парадоксов. Здесь можно найти прекрасные примеры того, как нужно работать, и в то же время массу примеров того, чего делать не стоит. Их можно найти в самых разных сферах, и организационная культура — не исключение. В России очень много людей, готовых работать с энтузиазмом, добросовестно и творчески. Такие люди могут стать прекрасными сотрудниками для любой организации. И мы – те, кто живет и работает в России – видим, что компаниям с хорошим менеджментом удается успешно использовать эту энергию. В то же время в России все еще можно найти организации, служащие антитезой современной культуры вовлеченности. Это организации «старой школы», они до сих пор следуют бюрократическим  и  милитаристским  принципам плановой экономики, принципам команд и контроля. Ниже я кратко опишу некоторые характеристики таких организаций, сохранивших худшие  черты советской административной культуры, и до сих пор, не воспринявших лучших качеств современной России.

Сравнивая эффективные организации новой России с депрессивными организациями старой школы, я не могу не отметить, что организация, – это отражение ее руководства. Это действительно так. Русские люди способны создать самую лучшую организацию в мире — как мне посчастливилось убедиться на собственном опыте — но и самую худшую, какую только можно себе представить. Эта пропасть между худшими и лучшими организациями возникает по одной-единственной причине: лидерство.

В России организационное поведение все еще, в значительной степени, находится под влиянием административной системы управления, существовавшей в Советском Союзе. Советский стиль управления, вместе с устаревшими правилами и нормами, затрудняют модернизацию бизнес-процессов. Если Россия хочет создать инновационные компании, способные успешно конкурировать на международном рынке, то этим компаниям, для начала, нужно обновить организационную культуру, избавиться от старых бюрократическо-иерархических моделей и сосредоточиться на создании культуры вовлеченности.

Как правило, российская компания организована по принципу традиционной жесткой иерархии, где бюрократические структуры создают барьеры для делегирования полномочий, качественного обслуживания клиентов и инноваций. Проблема бюрократии имеет в России два аспекта. С одной стороны, она присутствует в форме бюрократической системы государственного управления, а с другой — в форме бюрократической модели социального взаимодействия между людьми, и это ложится тяжелым грузом на все социальные практики и методы ведения бизнеса. Эта бюрократическая модель — основа корпоративной культуры многих российских компаний. Она делает их административную структуру слишком громоздкой и непригодной для современной конкурентной экономики, где компания должна постоянно стремиться к удовлетворению потребностей потребителей, поискам инновационных решений и адаптации к изменениям. Бюрократическая модель не позволяет компании признать, что любой бизнес должен быть организован вокруг единственной общей цели, и все усилия компании должны быть посвящены удовлетворению потребностей клиентов.

При этом полномочия делегируются вверх, а не вниз, как должно быть, и поэтому ее руководители не руководят, а занимаются микро-менеджментом. В типичной российской организации у сотрудников  нет полномочий, они выполняют узкоспециализированные функции и четко определенные задачи. Коммуникации непрозрачны и неэффективны. В организации царит атмосфера недоверия и культура вины. Люди больше всего озабочены внутренними политическими играми и защитой собственных сфер влияния. Неэффективная система отчетности только усугубляет ситуацию. Менеджеры часто спрашивают» «Кто виноват?» но редко: «Кого нужно за это поблагодарить?» В такой культуре люди любой ценой избегают риска и неопределенности. Новаторское мышление не приветствуется. При этом некоторые менеджеры идут на некоторый личный риск – например, берут и дают взятки и «откаты», а иногда даже создают собственные «частные фирмы», используя в собственных целях активы компании.

В Таблице 1 я привожу список качеств, которые, по моему опыту, характеризуют российскую организацию «старой школы», основанную на принципах административно- командной  экономики.

ТАБЛИЦА 1: Пережитки советского стиля управления

1. В организации очень жесткая иерархия, но руководство не соблюдает субординацию – директор компании относится к ней по принципу «Я и тысяча моих помощников».
2. Руководители не руководят, а занимаются микро-менеджментом
3. Организация делегирует полномочия вверх, а не вниз, как должно быть
4. Сотрудники не имеют полномочий, но выполняют узкоспециализированные функции
5. Царит атмосфера недоверия. Люди озабочены внутренними политическими играми. Они защищают сферы своих интересов и не стремятся к командной работе
6. Отсутствие клиентоориентированности. Сотрудников больше беспокоит реакция руководства, чем удовлетворение потребностей потребителей
7. В организации очень много бюрократических процедур и структур
8. Культура вины. Менеджеры часто спрашивают» «Кто виноват?» но редко: «Кого нужно за это поблагодарить?»

9. Риск не приветствуется, «инициатива наказуема»
10. Коммуникации неэффективные и бюрократические, по принципу «убить гонца»
11. Неэффективная система отчетности укрепляет культуру вины и недоверия — и у людей есть причины никому не доверить!
12. Процветает коррупция (взятки, «откаты»). Часто менеджеры создают в рамках компании собственные «фирмы»
13. Принципы доверия, уважения и справедливости не соблюдаются – наказание получить легко, но похвалы добиться трудно

Это лишь некоторые из проблем корпоративной культуры российских компаний. Поэтому перед бизнес-лидером в России всегда стоит сложная задача: излечить корпоративную культуру от ее хронических болезней и создать на ее месте эффективную, современную организацию. Но эта проблема также открывает новые возможности, ведь если компания систематически вкладывает время и ресурсы в создание такой корпоративной культуры, результаты могут превзойти все ожидания, особенно с учетом плачевного состояния современного российского менеджмента, огромного потенциала российских сотрудников и гибкой бизнес-среды сегодняшней России.

Приток международных корпораций в Россию после распада Советского Союза оказал позитивное влияние на развитие корпоративной культуры местных  компаний. Иностранные компании часто становились стандартом лучших методов, которые начинали постепенно проникать в бизнес-практики страны. Одной из первых на этом пути стала корпорация McDonalds, которая, по моему мнению, сделала для обучения русских хорошему менеджменту больше любого университета. Она стала примером и для тех, кто работал и учился в ней, и для клиентов, которые увидели, что такое компания с эффективным менеджментом.

Судя по моему двадцатилетнему опыту работы в сфере менеджмента и подбора персонала в России, русские предпочитают работать в иностранных компаниях, как раз по всем тем причинам, которые я перечисляю в этой книге. Эти причины и являются драйверами вовлеченности и эффективной корпоративной культуры. Здесь я имею в виду наиболее образованных молодых русских, тех людей, которые наиболее восприимчивы к культуре вовлеченности.

Конечно, здесь нельзя обобщать, ведь среди иностранных компаний тоже есть примеры ужасной корпоративной культуры. «Иностранные компании» очень разные, их невозможно объединить в однородную группу, противостоящую «российским компаниям». Поэтому я хочу подчеркнуть, что делаю здесь некоторые обобщения: между тем, как я вижу типичные черты западных транснациональных корпораций, и общем уровнем российских компаний.

Также нельзя объединить в одну категорию всех менеджеров или руководителей. Среди них и хорошие, и плохие люди, но в целом, в западных компаниях с хорошим менеджментом, относительный вред, причиненный одним плохим менеджером,  может быть в значительной степени нейтрализован корпоративной культурой.

КАК РОССИЯ «ВОВЛЕКЛА» МЕНЯ

Когда я впервые приехал в Россию, у меня возникло такое чувство, как будто я оказался в каком-то черно-белом фильме стиля «андеграунд». Я был внутри этого фильма, но не стал его героем. Все казалось очень странным. В этом фильме было множество нелепых персонажей, которые постоянно меня удивляли. А когда я смотрел телевизор, то убеждался, те же самые персонажи руководят всей страной. Это было в 1991 году, и кажется, прошло, по крайней мере, два года, прежде чем мне удалось более или менее избавиться от этого чувства — как будто я наблюдаю за какой-то абсурдной и странной жизнью. Я понял, что окончательно адаптировался, еще через несколько лет, когда бабушки на улицах стали спрашивать у меня дорогу или просить о помощи.

Я не сказал бы, что мне не нравилось все, что я видел в этом «фильме», но часто было именно так. По большей части, я был загипнотизирован происходящим, как будто смотрел какое-то абсурдное кино моего соотечественника Аки Каурисмяки. Мое восприятие было затуманено вихрем противоречивых впечатлений. Я изо всех сил пытался понять, что это за страна, и что за люди эти русские. Для начала, я приехал из Финляндии, и у меня было множество стереотипов, созданных западной пропагандой. Я был уверен, что Россия — это страна военной дисциплины, где люди ходят строем по команде полиции. Так что можете вообразить мое удивление, когда я увидел полное отсутствие порядка и уважения к правилам. Мое первое независимое суждение о русской душе состояло в понимании того, что русские – в высшей степени независимы и свободолюбивы. И мне это понравилось. Но я признаю, что как раз избыток свободолюбия стал источником множества проблем в девяностые годы, когда в стране царила полная анархии. Но некоторые мнения и истории, которые я слышал дома, подтвердилась. Я даже лично убедился в том, что анекдоты о советском обществе имеют под собой некоторую почву. Шел 1991 год, разгар «дефицита» потребительских товаров, вызванного политикой перестройки Горбачева. Дома мне рассказали анекдот о «дефиците», о «биче» советской плановой экономики. Группа западных туристов приезжает в Москву, и гид ведет их по магазинам. В первом магазине туристы видят только пустые полки. Они спрашивают гида: «Что это за магазин?» Гид отвечает, что это гастроном. В следующем магазине — тоже пустые полки; гид говорит, что это магазин электроники. И так далее из одного магазина в другой, пока, наконец, туристы не оказываются в магазине, где нет даже полок,  только  пустые стены. Туристы спрашивают: «А это что за магазин?» «О, это мебельный, обычно здесь продают полки».

То, что я увидел в московских магазинах, весьма напоминало этот анекдот. Купить было практически ничего, и люди ходили с пустыми сумками (которые весьма остроумно назывались  «авоськами»,  готовые  положить  туда  что  угодно,  что  могли  неожиданно «выбросить»  в  продажу.  Мне  тоже  приходилось  стоять  в  очередях,  и  когда  я  был последним в очереди, ко мне то и дело подходили прохожие и спрашивали «что дают».

Неожиданным исключением из бесконечного «дефицита» были цветы в целлофановых обертках, продававшиеся у каждой станции метро. Позже я узнал, что причина такого обилия цветов состояла в том, что торговля цветами к тому времени была уже либерализована, а почти все другие виды экономической деятельности все еще регулировались правительством Горбачева.

Одна из самых странных ситуаций произошла со мной, когда я решил пообедать в одном из нескольких ресторанов Москвы, расположенном в гостинице «Москва» на Манежной площади. Я подошел к двери ресторана, и меня остановил строгого вида охранник. «Чего вы хотите?» — командным тоном пролаял он. Озадаченный и смущенный этим вопросом, я отступил назад и робко признался, что хотел бы пообедать. После небольшого допроса мне удалось убедить швейцара, что я действительно потенциальный клиент. Тогда он бесцеремонно велел мне подождать у двери и скрылся за ней. Скоро он вернулся вместе с каким-то  человеком,   похожим   на  метрдотеля.   Этот   человек   был  несколько  более «клиенториентированным» и сказал мне, что узнал о моем желании поесть. К сожалению, в ресторане нет свободных столиков, сказал он, но обещал все же попробовать найти для меня место. Он попросил меня подождать, а сам взбежал по лестнице в большой обеденный зал. Через несколько минут он вновь появился. Мы продолжили переговоры по поводу нашей сложной сделки, и он снова взбежал по лестнице. После трех или четырех раундов вверх и вниз, мы, наконец, достигли соглашения. Метрдотель нашел для меня место, и, судя по сумме, которую я отдал ему прямо у входа, обед должен был быть поистине королевским. Мне, наконец, позволили войти в вестибюль, а потом я торжественно проследовал вверх по лестнице. Должен заметить, мне очень жаль, что позже это здание было разрушено (а на его месте построено новое, копирующее фасад старого). Обеденный зал выглядел внушительно: он был немного обветшалым, но здесь все еще царила пафосная и холодная атмосфера. Это был один из лучших образцов «сталинской» архитектуры. Зал был почти пустым, но меня это почему-то не удивило.

Мне принесли меню. Я наивно начал его изучать — хотя еще один анекдот должен был бы убедить меня в бесполезности этого занятия. Я стал спрашивать, из чего приготовлены блюда, как они приготовлены и задавать другие невинные вопросы. В ответ я слышал одно и то же: этого блюда нет в наличии. Наконец, я понял, что нужно действовать наоборот и спросил, что есть в наличии. В итоге я заказал салат «Столичный», холодную рыбную нарезку, «бифштекс» (так в Советском Союзе называли стейк) и котлеты по-киевски, запил все это водкой, советским шампанским и пепси-колой (почему-то этикетки на бутылках пепси-колы всегда были наклеены криво). Но еда была неплохая.

В следующий раз, снова рискнув пойти в этот ресторан, я учел свой опыт. Когда охранник с мрачным видом поинтересовался, чего я хочу, я перебил его и строго спросил: «Что это за учреждение?» Охранник был удивлен таким беспрецедентным вопросом, казалось, он его просто не понял. Я повторил свой вопрос три раза. Наконец, он ответил, что это ресторан. Представьте себе, с каким наслаждением я задал свой следующий вопрос: «Если это ресторан, то, как вы думаете, зачем я сюда пришел?» А когда второй охранник, уже в вестибюле, на сей раз с автоматом Калашникова в руках, приветствовал меня тем же сакраментальным вопросом, я тоже знал, как себя вести.

В то время российские рестораны были очень занимательным местом, и у меня осталась о них масса прекрасных воспоминаний. Например, в одном ресторане цены в меню были указаны в рублях, но официант настаивал, чтобы иностранцы платили долларами.  В другом ресторане я как-то увидел прилично одетую молодую пару, им было лет по 25. Они запивали еду теплой водкой, из обычных стаканов, выпивая до дна и снова наливая до краев. А однажды мне предложили вместе с супом немецкий ликер. Это было время, когда в Россию внезапно стали вторгаться самые разные иностранные влияния, и люди еще не знали всех тонкостей западного образа жизни.

Российские организации были одержимы безопасностью — или видимостью безопасности, контроля и ограничений. И сегодня это все еще так. Всякий раз, когда вы хотели войти в какой-нибудь офис в административное здание или на специальную территорию,  вам нужен был «пропуск». Обычно, после недолгих просьб, «пропуск» можно было получить, но это была неприятная бюрократическая стычка, требующая пререканий с людьми из «бюро пропусков», которые изо всех пытались подкрепить чувство собственной важности – ведь именно от них зависело, кто может войти, а кто — нет. Мой самый незабываемый опыт в области «пропусков» связан с ситуацией, когда я решил  посетить  церковную службу на Пасху. По телевидению сказали, что главная служба будет проходить в Елоховском соборе, и ее собирается посетить сам президент Ельцин. Я подумал, что было бы интересно увидеть своими глазами настоящую пасхальную службу в православной церкви, с ее поразительной живописностью, ароматом горящих свечей, прекрасным хором и возвышенной музыкой. Кроме того, возможно, я увижу президента. Итак, вечером я направился в церковь. Я нашел ее в путеводителе и поехал на метро до ближайшей к ней станции. Выбравшись на поверхность, я заметил вдалеке церковь и направлялся к ней. Затем я увидел милицейский кордон. Дорога к церкви была перекрыта. Я подошел  к кордону и спросил офицера, почему дорога перекрыта, и как мне пройти к церкви. Милиционер сказал, что пройти могут только те, у кого есть пропуск. Я расстроился; в Финляндии немыслимо, чтобы для посещения церкви от вас требовали специальное разрешение.  Я  уже  собрался  вернуться  к  метро,  но  милиционер  окликнул  меня.  Он спросил, откуда я. Я сказал, что приехал из Финляндии. К моему удивлению, он сказал: «Из Финляндии? Ну, тогда проходите». Я обрадовался такой любви к Финляндии и бодрым шагом направился к церкви. Я видел, что, подходя к церкви, почти все поворачивали направо, но некоторые  шли  по  узкой улочке налево. Я решил пойти налево. За углом оказалась небольшая очередь. Я присоединился к ней и заметил, что люди показывают какие-то удостоверения личности. Я понял, что это пропуска. У меня пропуска не было, и я решил использовать аргумент, подсказанный мне милиционером на кордоне: сказать, что я приехал из Финляндии. Очередь двигалась быстро, и скоро передо мной было всего пять человек. Тут я заметил, что у входа, в окружении охранников, стоит российский министр внутренних дел, господин Баранников. Я стал волноваться о законности моего устного пропуска и о том, что зашел с ним так далеко. Откровенно говоря, я сильно испугался. Ведь я был в бывшем Советском Союзе. Президент Соединенных Штатов назвал эту страну «империей зла», а на западе ее изображали как бездушную машину, которой жесткой рукой правит КГБ.  А передо мной – главный «тюремщик», министр внутренних дел. И выглядел он так, что бедный финн вроде меня, я стоящий  у церкви без пропуска, трепещал от ужаса. Но бояться было поздно, и жизнь научила меня не терять самообладания. Так что я не поддался панике. Но стал лихорадочно искать выход. Я не мог просто уйти. Это вызвало бы подозрения. Что бы они обо мне подумали? Что я внезапно перестал верить в бога? Как объяснить им, каким образом мне удалось пройти через кордон? В любом случае я решил не лгать и говорить правду. Скоро передо мной осталось всего два человека. Женщина открыла кошелек и, как будто это самая естественная вещь в мире, достала свой пропуск и удостоверение личности. Стоявший за ней мужчина тоже показал свои документы. Настала моя очередь. Я чувствовал пристальный недоверчивый взгляд министра внутренних дел. Конец был близок. «Возможно, меня просто депортируют», — утешал я себя. Молодой охранник, одетый в хороший деловой костюм, смотрел на меня, на удивление дружественно. Он попросил меня предъявить документы. Я показал свой паспорт. «Пропуск», — сказал он. Снова это волшебное слово. «У меня его нет», — признался я, твердо глядя ему в глаза. «По чьему приглашению вы прибыли? Вы от посольства?» — спросил он. Финское посольство было хорошим шансом, но я решил, что лучше все же говорить  правду.  «Кто-то  из  священников  православной  церкви?»,  —  предположил  он. «Нет», — ответил я, не слишком уверено. Он предложил мне еще две возможности, которые я отклонил, а потом, наконец, спросил: «Кто же вас пригласил? У вас же должно быть приглашение?» Я внезапно понял, что у меня есть приглашение: от церкви, христианской церкви, в которой меня крестили. Я понял, что нашел свое приглашение, свой пропуск.

«Меня пригласил Господь», — сказал я. Он посмотрел на меня. Я удивился тому, что он совсем не удивился. В Финляндии даже самый религиозный человек решил бы, что я спятил; с другой стороны, я сказал это очень уверено. Если в мире существуют церкви и религии, то именно Господь приглашает вас в церковь, это же очевидно! Я видел, что охранник напряженно думает. Потом он огласил мне свой приговор: «Посетители с такими приглашениями должны воспользоваться главными воротами за углом».

Я вздохнул с облегчением, поблагодарил его, бросил взгляд на министра внутренних дел, повернулся и пошел к основным воротам. У главных ворот у меня снова спросили пропуск. Но теперь я чувствовал себя в безопасности: я просто сказал, что меня отправили сюда от других ворот. И меня впустили. Этот сложный процесс посещения церкви в центре Москвы в 1992 году оказался весьма показательным. Он продемонстрировал всю суть постсоветской России и положения иностранца в ней: ограничения, страх, разница культур, подозрительность, сочувствие и человечность, правда и сила правды.

Впервые я приехал в Россию с намерением создать здесь собственную консалтинговую компанию, но скоро понял, что в деловом климате, преобладавшем тогда в стране, не смогу консультировать никого, даже самого себя. Поэтому я решил устроиться на работу в какую-нибудь крупную компанию, изучить российские законы и практику деловых отношений, а уж потом начинать консультировать других. Я нашел работу в совместном предприятии, созданном американско-финской корпорацией и российским министерством железнодорожного транспорта. Это министерство было огромной структурой. В советские времена в ней работало три миллиона человек (так мне сказали), и хотя в предприятии, где я работал, было всего 150 сотрудников, в нем царили культура и методы управления огромного советского министерства. (Только позже, когда я перешел в крупную американскую корпорацию, я увидел нечто подобное, но в более мягких формах). Я стал финансовым директором, а также отвечал за юридические вопросы. Довольно долго я оставался единственным экспатом в компании. Только позже я  смог  пригласить нескольких ассистентов из Финляндии. Бизнес-культура этой компании вызвала у меня настоящий шок. Это была культура страха и бюрократических методов, пронизывавших все аспекты работы. Я мог бы сказать, что организационная структура была иерархической, но это было совершенно не так, хотя на первый взгляд так казалось. На самом деле организация была настолько «плоской», насколько это вообще возможно: в ней был директор и тысяча его помощников (в данном случае, 150 помощников). Директор лично контролировал каждую мелочь и не соблюдал субординации. Он лично раздавал задания, требовал отчета и давал подробные указания всем 150 сотрудникам. Я был одним примерно из пяти его заместителей, и все мы входили в нечто вроде исполнительного комитета. Еженедельные встречи исполнительного комитета представляли собой своеобразные сеансы, на которых директор произносил монологи, мало   связанные   с   насущными   вопросами   и   полные   грубой   уличной   философии.

Заканчивался такой монолог публичным унижением кого-нибудь из заместителей или других сотрудников, кому не повезло стать жертвой его случайных капризов. В компании существовала изощренная система наказаний: больше 60% зарплаты составляла так называемая «премия», в которой директор мог отказать по своему желанию. Так что любая ошибка или предполагаемая ошибка могла привести к тому, что вас лишали больше половины    ежемесячной    зарплаты.    Время    от    времени    директор    организовывал «инспекции»: он лично стоял у парадного входа в 9 утра и контролировал, вовремя ли сотрудники приходят на работу. Те, кто опоздал хотя бы на минуту, лишались премии или ее половины.

Не будет преувеличением сказать, что это была культура страха и вины. Но я должен признать, что в этой истории была и другая сторона. Я, как мог, приспособился к этой культуре: я перенял манеру поведения директора. В те годы, в бизнес культуре России такие методы управления были необходимы. В некоторой степени, они остаются необходимыми и сегодня. Я старался не слишком ими злоупотреблять и мне жаль, что наш директор не мог уравновесить их другими методами управления. Тем не менее, под его руководством совместное предприятие работало очень и очень успешно. Он, без сомнения, создал одну из лучших российских компаний начала 90-х годов. В частной жизни он был душой компании, прекрасным, умным, трудолюбивым, творческим и успешным человеком. Особенно мне запомнился один из его монологов. К нам пришли с налоговой проверкой два молодых налоговых инспектора, и он пригласил их в свой кабинет, «побеседовать». Как финансовый директор, я тоже был приглашен. Мне предстояло понять, как нужно относиться к налоговой проверке. Тогда в налоговом законодательстве царил полный хаос, и налогоплательщики оставались на милость налогового инспектора. Молодые и некомпетентные налоговые инспектора проводили ревизию с одной целью: найти (или придумать) какие-нибудь нарушения, чтобы назначить компании миллионный штраф. Наш шеф не мог этого допустить. Так что, я стал свидетелем гениального театрального монолога, включавшего в себя цитаты из Ницше, Библии, русских классиков, пассажи о достоинствах тяжелого труда и о том, что SFAT — самая честная компания в России. Так что руки прочь от нашей фирмы! Это сработало. Налоговая проверка прошла без всяких проблем.

Как мы увидим на страницах этой книги, в организационной культуре большинства российских компаний все еще остается множество проблем. Но за последние двадцать лет многое изменилось. Черно-белый фильм стал цветным. Сегодня Москва может предложить кулинарные шедевры со всех континентов, в огромном разнообразии ресторанов  на любой вкус. Существует реальный рынок потребительских товаров и множество компаний, действительно  ориентированных  на  клиентов.  В  компании  Awara  –  я  являюсь  ее  со-основателем и сотрудником – я смог создать корпоративную культуру, основанную на лучших принципах, представленных в этой книге. Мы создали культуру самоорганизации, и наши сотрудники обладают самодисциплиной и внутренней мотивацией. В нашей компании отсутствуют жесткая иерархия и бюрократия, и ее структура основана на принципах управления проектами, где виртуальные команды заменили иерархию и матричную структуру. Здесь, в России, мы смогли создать организацию будущего, такую организацию, которая до сих пор остается редкостью на Западе. Мой стиль работы и образ жизни отражает возможности, которые предлагает такая организационная модель. У меня нет кабинета в офисе. У меня даже нет отдельного рабочего места. Я работаю за любым столом, который оказался свободным, когда я зашел офис. Я действительно захожу в офис — я приезжаю сюда только для встреч с сотрудниками и клиентами. В остальное время я работаю дома, в кафе или в ресторане. Как управляющий партнёр консалтинговой компании, я много читаю и пишу – например, именно так я написал эту книгу. И как бы я мог это сделать, если бы все время сидел в офисе и руководил людьми «по старинке»? Иногда я даже работаю, находясь за границей — например, провожу зимние месяцы в солнечной Бразилии, и в то же время продолжаю работать с клиентами в России.